Сочинение

«Сколько еще предстоит томиться непонятной человече­ской тоской и содрогаться от внезапности мысли о тайне нашей жизни?» — такие сложнейшие философские вопросы задает читателям автор анализируемого текста Виктор Пет­рович Астафьев, известный писатель XX века.

Он обращается к проблеме постижения тайны жизни че­ловека. На протяжении многих веков лучшие, умнейшие представители человечества задаются вопросом: в чем непо­стижимое таинство жизни на Земле, почему уход человека столь тих и одинок.

Для того чтобы хотя бы приблизиться к ответам на эти вечные вопросы бытия, писатель сравнивает «осень» жизни человека с осенью в природе. Одинокий листок, горестно па­дающий на холодную землю, подобен, по мнению В.П. Астафьева, одинокому человеку, которого тревожит мысль о неизбежном уходе. Осенний лист с «растопорщен- ными зубцами, взъерошенным стерженьком» борется за себя, за свое такое недолгое, но такое счастливое пребывание на белом свете. Так же и человек идет по обозначенному кем-то неведомым кругу жизни и неизбежно приближается к своему тихому и одинокому уходу. Как к этому относиться? Где ис­кать утешения и спасения? Ответ, как считает писатель, нужно искать в природе, в ее неотвратимом движении по кругу жизни, когда уход одного нужен для прихода другого, юного, полного свежести, яркости и надежд. «Пересохли, сломались и отмерли мои крылья», — с горечью констатиру­ет автор. А я думаю: нет, не «пересохли», «не сломались». Придет время и взметнутся новые крылья жизни.

В результате таких печальных и одновременно светлых рассуждений о непостижимой тайне жизни В.П. Астафьев приходит к выводу: человек всю свою недолгую жизнь ищет ответы на «проклятые», бесконечные вопросы бытия. Но никогда и никому еще не удалось найти на них ответ. Сле­довательно, нужно радоваться уже тому, что ты есть, что живешь и видишь белый свет. И если уход неизбежен, то нужно принять его, тихо и светло покинуть этот мир, дав дорогу молодым и свежим силам жизни.

Трудно не согласиться с автором текста: каждый из нас приходит в мир, чтобы цвести, расти, мечтать, стремиться отгадать скрытый смысл бытия, но в результате всех поис­ков осознать, что уход неизбежен. Человек должен быть внутренне готов «в назначенный час, по велению того, что зовется судьбою», тихо и одиноко уйти туда, где «человече­ские сердца» превращаются в листья, зеленью устилающие планету.

Вопрос о тайне бытия — один из главных в русской классической литературе. Все без исключения великие рус­ские писатели пытаются найти на него ответ. Например, М.Ю. Лермонтов в известном стихотворении «Листок», так же как В.П. Астафьев, сравнивает человека с листком, ото­рвавшимся от родного дерева, «от ветки родимой». Листок у Лермонтова отправляется скитаться не по своей воле, а «жестокою бурей гонимый». Осенний лист символизирует трагически одинокого человека, оторванного от своих кор­ней и мучимого неизбежностью страшного финала.

Интересно и глубоко трагически размышляет о тайне жизни Е. Евтушенко, известный поэт XX века. В стихотво­рении «Остановись» он говорит о том, что в поисках ответа на вечные вопросы жизни каждый должен хотя бы на мгно­вение остановиться, задумавшись о невозможности пости­жения бытия и необходимости принятия своего ухода:

Под шелест листьев обветшалых,

Под паровозный хриплый крик,

Пойми: забегавшийся — жалок,

Остановившийся велик.

Если, по мнению Е. Евтушенко, современный человек остановится и начнет, как герой текста В.П. Астафьева, об­щаясь с природой, думать о тайне бытия, то непременно придет к выводу: каждому из нас, как воздух, нужны ти­шина и покой. Только в состоянии философского воспри­ятия себя и своего места в мире возможно тихо, смиренно, но достойно принять свой неизбежный уход.

Таким образом, рассуждения В.П. Астафьева приводят нас к выводу: не нужно думать о том, сколько еще осталось, «кто утешит и успокоит нас, мятущихся, тревожных». Нужно принять и свое недолгое пребывание на Земле, и свой уход философски спокойно, зная, что каждому отмерен «кем-то отмеренный круг жизни».

Текст

(1)Я шел лесом. (2)Каким-то во мне еще не отжившим ощущением природы я уловил неслышное движение, заме­тил искрой светящийся в воздухе и носимый воздухом бере­зовый листок.

(З)Медленно, неохотно и в то же время торжественно па­дал он, цепляясь за ветви, за изветренную кору, за отло­манные сучки, братски приникая ко встречным листьям, и чудилось: дрожью охвачена тайга, которой касался падаю­щий лист, и голосами всех живых деревьев она шептала: (4)«Прощай! (5)Прощай!.. (б)Скоро и мы... (7)Скоро и мы... скоро... скоро...»

( Чем ниже опускался лист, было ему падать все тяго­стней и тягостней: встреча с большой, почти уже охладев­шей землею страшила его, и потому миг падения листа все растягивался, время как бы замедлилось на размытом да­лью обрыве, удерживало себя, но могильная темь земли, на которую предстояло лечь листу, погаснуть, истлеть и само­му стать землею, неумолимо втягивала его желтое свечение.

(9) Я подставил руку. (Ю)Словно учуяв тепло, лист заре­ял надо мной и недоверчивой бабочкой опустился на ладонь. (И)Растопорщенный зубцами, взъерошенный стерженьком, холодящий кожу почти невесомой плотью, лист все еще бо­ролся за себя, освежая воздух едва уловимой горечью, по­следней каплей сока, растворенной в его недрах.

(12) Скорбь уходящего лета напомнит нам о наших неза­метно улетающих днях; что-то древнее, неотступное стро­нется в нас, замедлится ход крови, чуть охладится, успоко­ится сердце, и все вокруг обретет иной смысл и цвет.

(13) Ах, если бы хоть на минуту встать, задуматься, по­слушать себя, душу свою, древнюю, девственную тишину, проникнуться светлой грустью бледного листа — предвест­ника осени, еще одной осени, еще одного, кем-то означенно­го круга жизни, который совершаем мы вместе с нашей землею, с этими горами, лесами, и когда-то закончим свой век падением, скорей всего не медленным, не торжествен­ным, а мимоходным, обидно простым, обыденным — на бегу вытряхнет из себя толпа еще одного спутника и умчится дальше, даже не заметив утраты.

(14) Притихла земля. (15)Притихли леса и горы. (16)Воссияло всей глубиной небо, чтоб отражение листа в нем было нескончаемо, чтоб отпечатался его лик в беспре­дельности мироздания, чтоб сама земля, приняв форму лис­та, похожего на слабое человеческое сердце, легко и празд­нично кружилась среди звезд, планет и там продолжилась в стремительном движении неведомых нам миров.

(17)Осторожно прижав выветренный лист к губам, я по­шел в глубь леса. (18)Мне было грустно, очень грустно, хоте­лось улететь куда-то. (19)Показалось даже, что у меня за спиной крылья и я хочу взмахнуть ими, подняться над зем­лею. (20)Да пересохли, сломались и отмерли мои крылья. (21)Никогда не улететь мне. (22)Остается лишь крикнуть что- то, душу рвущее, древнее, без слов, без смысла, одним нут­ром, одним лишь горлом, неизвестно кому, неизвестно куда, жалуясь на еще один, улетевший беззвучным бледным лист­ком год жизни. (23)Сколько их еще осталось? (24)Сколько еще предстоит томиться непонятной человеческой тоской и содрогаться от внезапности мысли о тайне нашей жизни? (25)Страшась этой тайны, мы все упорней стремимся ее отга­дать и улететь, непременно улететь куда-то.

(26) Быть может, туда, откуда опали живым листом, в пути обретшим форму человеческого сердца, чтобы зеленью устелить планету, объятую пламенем, сделать ее живоды- шащей, цветущей или дожечь в слепом, безумном огне и развеять пепел в немой бесконечности?

(27) Кто скажет нам об этом? (28)Кто утешит и успокоит нас, мятущихся, тревожных, слитно со всей человеческой тайгой шумящих под мирскими ветрами и в назначенный час, по велению того, что зовется судьбою, одиноко и тихо опадающих на землю?

(По В. Астафьеву)